Однако она сразу почувствовала, что с Алли у неё возникнут проблемы. Нельзя сказать, что Мэри невзлюбила Алли. Мэри любила всех. Такова была её работа — всех любить, и она относилась к ней очень серьёзно. Алли же была упряма и своенравна, что грозило вылиться в катастрофу. Мэри надеялась, что ошибается, хотя опыт убеждал её в том, что ошибается она очень редко и даже самые её ужасные предчувствия имеют тенденцию сбываться. Не потому, что она могла предсказывать будущее, а потому, что долгие годы, проведённые в Междумире, наделили её умением разбираться в людских характерах.
— Ну вот, с Зелёнышами всё в порядке, — сообщил Вари, вернувшись. — Мальчики выбрали совместную комнату, выходящую на юг, девочка — одна в комнате окнами на север. Все — на девяносто третьем этаже.
— Благодарю тебя, Вари. — Мэри, как всегда, поцеловала его в кудрявую макушку. — Дадим им пару часов на обустройство, а потом я их навещу.
— Хочешь, я тебе поиграю? — спросил Вари. — Моцарта, например?
Хотя как раз сейчас Мэри было не до музыки, она согласилась. Вари нравилось доставлять ей удовольствие, и ей не хотелось отказывать ему в этом. Он стал её правой рукой так давно, что она и не помнила, когда это случилось, и частенько забывала, что Вари только девять лет — он навечно застрял в том возрасте, когда хочется всем доставлять радость. Это было прекрасно. Это было печально. Мэри предпочитала прекрасное. Она закрыла глаза. Вари взял свою скрипку и заиграл пьесу, которую она слышала тысячу раз и, скорее всего, услышит ещё столько же.
Когда солнце опустилось к горизонту, она направилась к Зелёнышам. Сначала к мальчикам.
Их «апартаменты» были скудно обставлены разнокалиберной мебелью, перешедшей в Междумир: стул, письменный стол, матрас да диван, могущий служить в качестве второго спального места — вот и вся обстановка.
Любисток устроился на полу и пытался постигнуть «Гейм Бой». Устройство устарело по стандартам живого мира, но для мальчика оно, безусловно, было новинкой; он даже головы не поднял, когда Мэри вступила в комнату. А вот Ник проявил себя настоящим кавалером: встал и поцеловал ей руку. Она невольно рассмеялась, и он густо покраснел.
— Я как-то видел — в кино так делали. А ты такая… ну, как королева… Вот я и подумал, что так будет правильно… Извини.
— Нет-нет, всё в порядке. Я просто не ожидала. Это было так… галантно.
— Во всяком случае, я не запачкал тебе руку шоколадом, — сказал он.
Она взглянула на него долгим, пристальным взором. У Ника было хорошее лицо, глубокие карие глаза. В его чертах было нечто азиатское, что придавало ему некоторую… экзотичность. Чем дольше она смотрела на него, тем больше он краснел. Насколько Мэри помнилось, румянец вызывался приливом крови к щекам. У Послесветов крови не было, но Зелёныши ещё не до конца простились с миром живых и продолжали имитировать некоторые физиологические реакции. Ник, конечно, был в смущении, но для Мэри видеть этот малиновый цвет на его щеках было подлинным наслаждением.
— Ты знаешь, — отвечала она, мягко прикоснувшись к шоколадному пятну на его губе, — некоторые вполне способны изменить свою внешность. Если тебе не хочется ходить с шоколадом на лице, ты можешь поднапрячься и убрать его.
— Неплохо бы.
Мэри заметила, что у него проявилась и другая физиологическая реакция на её прикосновение и поспешила убрать руку. Кажется, она сама покраснела — если ещё была на это способна.
— Конечно, так быстро это не удастся, потребуется долгое время. Такое же, какое нужно дзен-мастеру, чтобы научиться ходить по горячим угольям или левитировать. Годы медитации и сосредоточения.
— А может, я могу попросту забыть о нём? — предположил Ник. — В книге «Советы Послесветам» ты писала, что иногда люди забывают, как они выглядят, и тогда их внешность меняется. Так что я попробую просто забыть про шоколад, и всё.
— Ах, если бы было так просто! К сожалению, мы не выбираем то, что забываем. Чем больше мы стараемся что-то забыть, тем больше шанс, что мы только будем помнить это ещё лучше. Будь осторожен, иначе, не ровён час, шоколад расползётся у тебя по всему лицу.
Ник нервно захихикал, приняв её слова за шутку, но сразу же остановился, как только понял, что она вовсе не шутит.
— Не волнуйся, — успокоила она. — Пока ты с нами — ты среди друзей, и мы всегда сможем напомнить тебе, как ты выглядел, когда появился здесь.
Из уголка послышалось досадливое ворчанье Любистка:
— Эта штука не для моих пальцев! Не успеваю!
Он с досадой грохнул «Гейм Боем» о стенку, но играть не бросил.
— Мэри… Можно задать вопрос? — сказал Ник.
— Конечно.
Они уселись на диван.
— М-м… Что теперь будет?
Мэри молчала, ожидая продолжения, но его не последовало.
— Извини… Я не уверена, что поняла твой вопрос.
— Мы мертвы, так?
— Увы, фактически, да.
— И как написано в твоей книге, мы застряли здесь, в Междумире, так?
— На веки вечные.
— Так вот… Чем мы теперь будем заниматься?
Мэри встала. Вопрос привёл её в некоторое смятение.
— А чем бы ты хотел? Ты будешь заниматься тем, что тебе нравится, вот и всё.
— А когда мне это надоест?
— Уверена — ты найдёшь что-то, что будет приносить тебе удовлетворение.
— Я… мне будет трудновато это найти, — сказал Ник. — Может, ты поможешь мне?
Она обернулась к Нику, посмотрела на него и — не смогла отвести глаз. На этот раз он не покраснел.
— Я был бы тебе очень признателен.
Мэри не отрывала от него взгляда дольше, чем намеревалась. Она даже начала ощущать неясный трепет. Ничего подобного она никогда не чувствовала. В списке её эмоций «трепет» не значился.